В 2019 году исполнилось двести лет, как завершилась история пеллинского проекта Императрицы Екатерины II и началась столетняя история Пеллинских казарм, насыщенная многочисленными событиями и именами, знакомство с которыми позволяет погрузиться в атмосферу исторического прошлого нашей малой родины.
Другая история касается одного из офицеров Лейб-гвардии конной артиллерии, память о котором сохранялась в пеллинской церкви святителя Иоанна Милостивого, по всей видимости, вплоть до ее закрытия в 1930-х. Речь идет о князе Ипполите Александровиче Черкасском, погибшем на Кавказе в 1843 году.
Среди товарищей князя «о нем осталась добрая память, как о храбром, лихом и добром воине. Про него рассказывали, что он был очень находчивый, но отчасти и бесшабашный офицер. Как-то на маневрах близ Красного Села он командовал за отсутствием батарейного командира гвардейской конной батареей, оставшейся почему-то без прикрытия. Император Николай I, увидав это с пригорка, вздумал приказать стоявшему около него конвою и отряду улан стремительно атаковать эту батарею. Черкасский, увидев устремившуюся на него конницу, скомандовал снять пушки с передков и, подпустив кавалерию совсем близко, дал полный залп изо всех орудий холостыми зарядами под самый нос наскакавших на батарею лошадей. Произошла невообразимая суматоха: опаленный неожиданным огнем передовой ряд частью попадал, частью шарахнулся в сторону, последующие ряды наткнулись на них и тоже попадали; образовалась целая гора, и, пока кавалерия приводилась в порядок, князь Черкасский со своею батареей ускакал к своей части. Император Николай I рассердился и, подскакав к Черкасскому, гневно сказал ему: «Если бы ты это сделал на войне, я дал бы тебе Георгия, а теперь отправляйся под арест!»
В XIX веке российская экспансия на Северном Кавказе столкнулась с сопротивлением многочисленных горских племен. В 1817 году это стало причиной начала растянувшейся почти на полстолетия Кавказской войны. В 1830-е центр сопротивления переместился на территорию современной Чечни и Дагестана, где горские народы, сумев объединиться, объявили священную войну — газават — против неверных. Какое-то время им сопутствовала удача — под руководством имама Шамиля горцам удалось одержать ряд побед. И в начале 1840-х годов российские войска в кровопролитных боях, штурмуя горные селения одно за другим, пытались вернуть территорию под свой контроль.
Молодые офицеры гвардейских полков, наслушавшись рассказов ветеранов и желая непременно проверить себя в деле, стремились на эту войну, где, как им представлялось, они обязательно станут героями и получат свои первые боевые награды. Однако существовало правило, согласно которому из каждого гвардейского полка ехать на Кавказ разрешалось только одному человеку и то по жребию. Как потом вспоминали сослуживцы, когда в Лейб-гвардии конной артиллерии судьба свела между собой двух молодых поручиков Ипполита Черкасского 21 года и Апостола Костанда 26 лет, то ехать на войну выпало первому и радость его была безмерна. И сколько Костанда ни упрашивал Черкасского уступить ему жребий, молодой князь проявил твердость характера. Не помогли и слезы матери. Молодой князь отправился воевать на Кавказ, где был причислен к Апшеронскому полку.
Мать Ипполита Черкасского, Варвара Семёновна, точно предчувствуя роковой исход этой поездки, написала письмо командующему отдельным Кавказским корпусом генерал-адъютанту Нейдгардту, жена которого, княжна Анна Борисовна, была дочерью их дальнего родственника, коломенского предводителя дворянства князя Бориса Михайловича Черкасского, с просьбой сберечь ей любимого сына. Нейдгардт уступил просьбе и приказал командующему войсками Северного Дагестана генералу Клугенау, в распоряжении которого находился Апшеронский полк, не посылать молодого офицера под тем или другим предлогом в опасные экспедиции против горцев. Однако князь Ипполит, пробыв уже два месяца в полку и все это время находясь в состоянии полного бездействия, явился к генералу с упреками и, узнав из разговора, что на его счет имеется особое предписание, не сказавшись, уехал догонять свою часть, которая как раз получила приказ штурмом вернуть под контроль Российской Империи аул Харачи.
Дело обстояло таким образом, что до самого августа в Дагестане царило относительное спокойствие и войска отдыхали от военных бурь. Правда, иногда случались мелкие стычки с горцами, но к этому давно уже привыкли. Между тем ближе к концу месяца стали доноситься тревожные вести о готовящемся наступлении Шамиля. Тем более что момент, выбранный для открытия военных действий, был подходящим: обыкновенно в августе горцы заканчивают все полевые работы и делаются совершенно свободными. 29 августа генералу Клугенау сообщили, что Шамиль, собрав около 12 000 бойцов, начал вторжение в Северный Дагестан и правительственные войска уже понесли первые потери («был совершенно истреблен отряд подполковника Веселитского»).
В тот же день майору Коссовичу, занимавшему с двумя ротами аул Харачи, было предписано укрепиться в нем и ни в коем случае не оставлять этот важный пункт, находившийся на пути движения Шамиля. Аул представлялся почти неприступным местом — в него можно было проникнуть только по одной высеченной в скале каменной лестнице. Поэтому две роты в составе 210 человек при содействии милиции и жителей аула могли успешно обороняться до подхода подкреплений. Но майор Коссович, не дождавшись приказа, самовольно оставил селение, которое тут же без боя было занято противником. Генерал Клугенау, понимая важность расположения этого аула, «которая заставляла употребить все усилия для обратного овладения им, приказал майору Зайцеву с тремя ротами 1-го батальона и ротой капитана Белоусова овладеть Харачами во что бы то ни стало, для чего выбить оттуда противника штыками».
Из официальных донесений и воспоминаний участников штурма аула известно, что многие молодые гвардейские офицеры, впервые участвовавшие в подобных боевых действиях, «наскучив долгим бездействием, с радостью ожидали первого дела и боялись только, чтоб деревня не сдалась без выстрела». В три часа ночи 1 сентября 1843 года отряд, сохраняя глубокую тишину, потянулся по узкой тропинке на гору, за которой находился аул Харачи. Благополучно поднявшись на вершину горы, в половине пятого отряд двинулся далее и достиг спуска, когда начало светать. В это время в ауле раздался крик муллы, призывавшего мусульман к утренней молитве. Заметив приближающиеся войска горцы, суетясь и бегая, подняли страшный шум. Между тем сорок охотников успели уже подобраться к селению на половину расстояния ружейного выстрела. Вслед за ними подошли и построились в штурмовые колонны две роты Апшеронского полка. Впереди них находились гвардейские офицеры, некоторые из которых шутили, не веря, что будет бой.
Первый натиск был быстр и удачен. Солдаты, предводимые храбрыми офицерами, вмиг овладели каменной оградой, крайними домами и перекололи там оборонявшихся. Однако в то время, когда колонны дробились по селению для штурма каждой сакли, неприятель производил убийственный огонь из других домов и башен, так что менее чем за полчаса были убиты майор Зайцев, капитан Белоусов, поручик Аглинцев, подпоручик Пономарёв и прикомандированные к полку офицеры гвардейских полков: Кавалергардского — поручик Шелашников, Волынского — подпоручик граф Вуичь, Преображенского — подпоручик Аверкиев, Гвардейской конной артиллерии — поручик князь Черкасский, Гренадерского — подпоручик Крассовский, Томского егерского — поручик Василевский. В числе раненых оказались штабс-капитан Апшеронского полка Павлов и поручик Лейб-гвардии конного полка Нечаев. Когда офицеры были перебиты и строй оказался ослаблен, неприятель без труда опрокинул штурмовые колонны.
Таким образом, штурм аула Харачи не только окончился неудачей, но и повлек большие потери. Отряд потерял убитыми 11 офицеров и 117 солдат, ранеными — 2 офицеров и 68 солдат. В донесениях начальству было отмечено, что причинами поражения были малочисленность отряда, неприступность позиции, а главное — неисполнение майором Коссовичем приказания генерала Клугенау.
Сведения о неудачах на Кавказе не приветствовались властями и доходили до столицы только в виде неподтвержденных слухов. Даже близким людям при существующих порядках узнать подробности какого-либо особенно неудачного военного дела представлялось очень трудным занятием. Когда прошел слух о гибели гвардейских офицеров при штурме Харачи, мать одного из них, поручика Шелашникова, находясь в отчаянии и не желая верить слухам о смерти любимого сына, обратилась к митрополиту Московскому Филарету с просьбой отправить за ее счет на Кавказ двух монахов, чтобы те узнали о судьбе молодого человека и, если он жив, отыскали его в плену у горцев. К этой просьбе присоединила свою и княгиня Варвара Семёновна Черкасская.
По воле Филарета на Кавказ вызвались отправиться иеромонах Владимир и монах Авель из Московской Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Уже находясь в Тифлисе, в январе 1844 года иеромонах Владимир обратился к генерал-адъютанту Нейдгардту с официальным письмом, в котором просил сообщить, «в каком положении находятся гвардии поручики Владимир Шелашников и князь Ипполит Черкасский. Если они уже убиты или в плен взяты, то где именно, когда, каким образом и в каком племени горцев? Предполагается ли какая возможность освободиться им из плена, или тела их отыскать и вывезти в Россию?»
Как тогда сообщалось, «это посольство наделало много шума на Кавказе и навлекло неприятности на владыку». Тем не менее, из полученного ответа стало известно, что «при поспешном отступлении отряда от аула Харачи тела убитых остались в руках горцев, которые обыкновенно раздевают трупы до нага, следовательно, теперь уже нет никакой возможности отыскать тела убитых молодых людей. Гвардии поручики Шелашников и Черкасский действительно убиты. В противном случае они написали бы о себе, ибо предводитель горцев позволил содержащимся у него пленным просить русское начальство о размене их на взятых нами мюридов. В корпусном штабе есть теперь верный список всем пленным, но в числе их нет ни одного гвардейца».
Позднее князь Д.Д. Оболенский в воспоминаниях, посвященных его соседям в Тульской губернии князьям Черкасским, писал, что, когда пришло известие о смерти князя Ипполита, оно поразило не только родных и близких ему людей, но и сослуживцев по Лейб-гвардии конной батареи. «Товарищи собрали две тысячи рублей и в церкви местечка Пелла близ Петербурга, где стояла обыкновенно батарея, устроили ему вечное поминовение, повесив богатую неугасимую лампаду с надписью «Храброму товарищу от сослуживцев».
Подтверждением тому служит и известие, содержащееся в «Историко-статистическом сборнике о Санкт-Петербургской епархии» за 1885 год, где в части, рассказывающей о пеллинской церкви святителя Иоанна Милостивого, сообщается, что «церковного капитала имеется 100 рублей, положенных обществом офицеров в память убитого в 1843 году в деле с горцами князя Ипполита Черкасского. Проценты с этого капитала идут на масло для лампады пред иконою священномученика Ипполита.
Что касается Апостола Костанда, то судьба, уберегшая его от поездки на Кавказ, была и в дальнейшем благосклонна. В 1849-м он получил в командование 2-ю батарею Лейб-гвардии конной артиллерии и в том же году был произведен в полковники. Затем участвовал в многочисленных военных компаниях, за что имел награды. В 1878-м получил чин генерала от артиллерии. Служил помощником главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, а впоследствии еще и командующим войсками Московского военного округа. Был женат, имел сына. Умер на 81-м году жизни. Похоронен вместе с женой на Тихвинском кладбище в Александро-Невской лавре.
Пеллинская церквь Святителя Иоанна Милостивого
Юрий Егоров
(Продолжение следует)
* Все даты в тексте приведены по старому стилю.
