Ночь в Пелле. Часть первая.
Ночь в Пелле. Часть вторая.
Ночь в Пелле. Часть третья.
Ночь в Пелле. Часть четвертая.

Отречение и арест

Ранним утром 29 июня «выступивший к Петергофу корпус» продолжил свой путь. Уже в пять часов гусары Алексея Орлова вошли в Петергоф и разоружили голштинских рекрутов, а, узнав, что император находится в Ораниенбауме, немедленно отправились туда и вскоре заняли там все посты и входы.
Находясь в крайне подавленном состоянии после «неудачной кронштадтской экспедиции», Пётр III отправил к императрице вице-канцлера князя Голицына с посланием, в котором собственноручно написал, что был неправ относительно Екатерины, хочет исправиться и предлагает полное примирение. Послание это, однако, было оставлено без ответа, а Голицын тут же принес присягу в верности императрице и присоединился к сопровождавшим ее лицам.
В 11 часов утра окруженная блестящей свитой Екатерина II въехала в Петергоф, где получила второе письмо от своего супруга, привезенное уже генералом М.Л. Измайловым. Петр опять просил прощения, выразил готовность отказаться от прав на русский престол, выказал желание получать небольшую сумму на свое содержание и умолял дозволить ему удалиться в Голштинию вместе с генералом Гудовичем и фрейлиной Е.Р. Воронцовой.
Екатерина, конечно, могла бы великодушно пойти навстречу этим просьбам, но у нее уже были планы на этот счет. Поскольку целью «петергофского похода» было желание выполнить начатое дело «бесповоротно и навсегда», в первую очередь необходимо было добиться добровольного отречения императора от власти и его сдачи «на милость победителя». При этом следовало во что бы то ни стало обойтись без кровопролития, чтобы не бросить тень на ничем не запятнанный переворот.
Помочь делу взялся человек императора, его доверенное лицо генерал Измайлов. Он предложил привезти Петра после формального и свободно написанного им отречения. Чтобы облегчить Измайлову выполнение этой трудной миссии, Екатерина написала супругу записку с требованием, чтобы тот «удостоверение дал письменно и своеручно в том, что отказывается от престола добровольно и непринужденно». Тут же был составлен акт отречения, который Пётр должен был собственноручно переписать и подписать.
Измайлов отправился в Ораниенбаум в сопровождении Григория Орлова и князя Голицына. Там спутники остались ждать в приемной, а генерал вошел в кабинет к императору, где нашел его еще более слабым, беспомощным и на всё согласным. Ожидание оказалось не долгим. Вскоре Измайлов вышел из кабинета и передал Орлову и Голицыну написанный и подписанный Петром III акт отречения.
С документом в руках они немедленно отправились в Петергоф, а вскоре от дворца отъехала карета с теперь уже бывшим императором. Ее сразу же окружил довольно значительный конвой гусар и конногвардейцев. В Петергофе Пётр молча вышел из кареты и сам отдал дежурному офицеру свою шпагу, была снята как излишняя и андреевская лента. Цель «петергофского похода» была достигнута: Пётр III низложен, отрекся от престола и арестован.
Екатерина лично выбрала особую команду из солдат, под караулом которых должен был содержаться Пётр Фёдорович. Начальство над командой было поручено Алексею Орлову, в помощь ему определены капитан Пассек, князь Фёдор Барятинский и поручик Баскаков. Поскольку помещение в Шлиссельбурге было не готово, Петру предложили на выбор несколько местностей. Он предпочел принадлежавшую ему «довольно уединенную и весьма приятную мызу» Ропшу, куда и отправился во второй половине дня под охраной гренадеров и конного конвоя.

Торжественный въезд в столицу

Воскресное утро 30 июня выдалось солнечным. День обещал быть жарким. Императрица Екатерина II верхом на коне во главе Преображенского полка, сопровождаемая придворным штатом и конногвардейским эскортом, под колокольный звон и звуки полковой музыки торжественно проследовала по столичным улицам, запруженным шумно и радостно приветствовавшим государыню народом. К полудню Екатерина прибыла в деревянный Летний дворец, где ее ожидали наследник престола, сенат, синод и все имевшие отношение ко дворцу. Императрица проследовала прямо в придворную церковь, где состоялся молебен, а в городе в это время начался «пир на весь мир».
Очевидец переворота, рядовой третьей роты Преображенского полка восемнадцатилетний Гавриил Державин в своих «Записках» (увидевших свет полвека спустя) сообщал: «Для солдат были открыты все кабаки, погреба и трактиры. Солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие вина и лили всё вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случалось. Простолюдин не отставал от солдата. К вечеру начались бесчинства, объясняемые опьянением».
На следующий день, который был рабочим, императрица повелела все кабаки закрыть и держать запертыми до указа. Жизнь в столице начала входить в нормальное русло…

Смерть государя

В субботу 6 июля в шестом часу вечера из Ропши к императрице прибыл нарочный с пакетом от Алексея Орлова. На листе серой, нечистой бумаги неумелым почерком пьяною рукою сообщалось о «свершившейся беде» — смерти государя. Он «заспорил за столом с князем Фёдором, не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты».
Екатерина была тронута этой смертью, но, проявив твердость, приняла на себя всю нравственную ответственность за случившееся, покрыла преступление и тех, кто в нем участвовал. Письмо же, вполне защищавшее ее от всяких подозрений, было спрятано в шкатулку, где пролежало более 34 лет — до самой смерти императрицы.
Для публики был выпущен скорбный манифест: «В седьмой день после принятия Нашего престола Всероссийского, получили мы известие, что бывший император Пётр III, обыкновенным и прежде часто случавшимся ему припадком гемороидическим, впал в прежестокую колику». Несмотря на оказанную медицинскую помощь, «к крайнему Нашему прискорбию… он волею Всевышнего Бога скончался».
Так одним законным претендентом на российский престол стало меньше.

Скитания «безымянного арестанта»

Оставался еще один претендент на престол — «безымянный колодник» Иоанн Антонович, который из-за непогоды на Ладоге все еще находился на пути из Шлиссельбурга в Кексгольм. Однако после гибели Петра содержать Иоанна в Кексгольме уже не имело смысла, поэтому 10 июля Савину из Петербурга был отправлен новый указ: «Вывезенного вами безъимянного арестанта из Шлиссельбурга паки имеете отвезти на старое место в Шлиссельбург и содержать его по старой инструкции, по которой он там был содержан. Самому же по исполнении прибыть ко двору».
По странному стечению обстоятельств (о чем в Петербурге еще не было известно) именно в тот день Иоанн Антонович наконец-то был доставлен в Кексгольм. Однако не это стало причиной, из-за которой исполнение особо важного приказа было отложено почти на месяц (в Шлиссельбург Иоанн Антонович был возвращен только 24 августа). Скорее всего, объяснением тут могут служить два имевших место обстоятельства. Одно из них довольно банальное: посланный с указом нарочный и Савин разминулись в пути. Иначе ведь, получив новый указ, Савин не мог по своей воле его не исполнить, а так еще рано утром 11 июля генерал-майор, дав приставленным к «безымянному арестанту» офицерам наставление о строгом карауле и содержании комиссии в строгом секрете, отбыл в Петербург для доклада. Другое связано с тем, что положение императрицы казалось не таким уж и прочным.
В одном из писем Понятовскому после удавшегося переворота Екатерина сообщала: «Мое положение таково, что я должна принимать во внимание многие обстоятельства, необходима величайшая осторожность». Легкость, с которой был осуществлен государственный переворот, вскружила головы многим его участникам. Государыня сетовала: «Даже последний солдат гвардии считает себя виновником моего воцарения». При этом некоторые гвардейские офицеры посчитали себя недостаточно вознагражденными за участие в таком серьезном деле.
А ведь имелись еще и придворные, среди которых тут же разыгралась борьба за влияние на императрицу и получение преференций. Однако в такой борьбе везет лишь фаворитам, и тогда появляются недовольные, чьи зависть, алчность и тщеславие могут привести к неприятным последствиям. Так что удавшееся недавно в пользу Екатерины Алексеевны могло быть устроено еще раз, но уже в пользу других лиц, например, бывшего императора Иоанна Антоновича. Заинтересованные в очередном государственном перевороте лица вполне могли бы превратить правнука царя Иоанна Алексеевича в соперника бывшей принцессы Ангальт-Цербстской, сделавшейся всероссийской императрицей.
Чтобы исключить возможность возникновения подобной ситуации, необходимо было определиться с дальнейшей судьбой Иоанна Антоновича. Требовалось принять такое решение, чтобы, не запятнав имени императрицы, навсегда исключить «безымянного арестанта» из числа ее соперников. Понимая, что такие задачи не решаются всуе, после доклада Савина в Петербурге постановили с возвращением «безымянного арестанта» на старое место в Шлиссельбурге не торопиться…

(продолжение следует)

Юрий Егоров