Уважаемые читатели, предлагаем вашему вниманию заключительную публикацию из цикла воспоминаний Анастасии Николаевны Жерновой (Никитиной), уроженки деревни Петрушино, нашей с вами землячки. Напомним, рукописи этих воспоминаний некоторое время тому назад по счастливой случайности оказались в руках Юрия Ивановича Егорова — краеведа, который много лет изучает историю города Отрадное и его окрестностей. Рассказ Аси о её довоенном детстве, о её малой родине, о тяжелейших днях войны Юрий Иванович любезно предоставил редакции нашей газеты.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. БЕЖЕНЦЫ
СМЕРТЬ МАМЫ
Эвакуация была назначена на 27 января. Собирать в дорогу нам было нечего. Всё, что есть, — на себе. Чемодан с чем-то был у Марии. Мама несла Оленьку. Не знаю, какими возможностями и силами мы отправились в неизвестность. Оля уже перестала ходить ножками. У Миши были все наши документы и какие-то вещички, приобретённые при разборке домов, в том числе фотоаппарат. Мы с Серёжей еле-еле передвигали ноги, как и совсем ослабевшая Евгения Фёдоровна. Добрели до станции, и когда подали машины, началась суматоха, неразбериха, давка. Немцы выхватывали из рук людей чемоданы и бросали в машины без разбора. Маму сбили с ног, провезли по ней санки с вещами, больше она встать не смогла. Немцы её подхватили и посадили в кабину шофёра. Мария приняла от мамы Олю, а свой чемодан бросила. Жуткая была картина — люди падали, кричали, а дети плакали. Немцы тоже кричали, орали по-своему. Мы с Серёжей оказались в кузове другой машины, а Миша в той же машине, в которой была мама, но только он в кузове. Евгению Фёдоровну потеряли. Вот так мы уезжали из Отрадного.
Привезли нас в посёлок Тосно в 30-ти километрах от Отрадного. Высадили на улицу, и мы стали искать друг друга. Ко мне подошёл брат Миша и показал, куда поместили маму. Это было длинное одноэтажное помещение, похожее на скотный двор. В тамбуре у окна на скамейке лежала умирающая мама. Окно с замороженными стёклами и ворота входные нараспашку открыты. Я подошла к ней, она попыталась что-то сказать, но не смогла. Я нашла тётю Таню, жену папиного брата, она пошла к ней, но мама уже умерла.
ТРУДНАЯ НОЧЬ
Вечером этот двор был битком набит беженцами. Все стояли, сесть было не на что. Я была с братом Серёжей. Каким-то образом к нам пробрался старший брат и сказал, что привезли Марию с Оленькой. Они не попали на первый рейс и остались ждать в Отрадном, когда вернутся машины обратно из Тосно. Следующим рейсом их привезли. Мария рассказала: Олю она держала у себя на коленях. Ехали долго, в кузове было очень тесно, ноги, на которых сидела младшая сестра, были придавлены вещами и занемели. Когда привезли всех в Тосно, ей с ребёнком нашли место на лавочке, она разулась, так как сильно жгло ноги, а пальцы мокрые, отмороженные. О ужас! Мария плачет. Никаких медикаментов нет, нет бинтов, даже тряпок не было. Было большое горе. Вечером немцы всех сначала выгнали на улицу, а потом обратно стали загонять и при входе всем давали по маленькой буханке хлеба. Ночь мы простояли в этом дворе в большой тесноте. Люди умирали стоя, некуда было упасть. А если покойник лежал, то на него садились живые. Всю ночь плакали и кричали дети. Утром всех опять выгнали на улицу. Вокруг двора на снегу лежали мёртвые люди. Миша разыскал среди них маму и Евгению Фёдоровну. С маминых бурок снял галоши для меня. У меня на ногах были надеты рукава от овечьей шубы, на них я надела калоши.
ВСЛЕД ЗА ОБОЗОМ
Наступил день. Подогнали подводы, на которые брали женщин только с маленькими детьми. Марию с Олей тоже взяли, а нас троих – меня, Сережу и Мишу – отогнали в сторону. Из подвод получился длинный обоз. Когда он тронулся в путь, я попыталась ухватиться за одну из подвод, но возчик кнутом стеганул меня по рукам. Братья куда-то пропали, обоз умчался, я заковыляла по направлению уехавшего обоза. Обгоняли меня и другие подводы, я ещё раз попыталась схватиться за сани, но опять получила кнута. Обгоняли меня и пешеходы, но я была очень слабая, бессильная, за ними угнаться не могла. Даже шестилетний Лёнька, сам сирота (его мать умерла до войны, отец был на фронте, брат эвакуирован с заводом на Урал; до выселения Лёнька жил в Отрадном с сестрой, но её убили) меня обогнал. Хотя Лёнька тоже еле плёлся. Я села на обочину дороги отдыхать, когда мимо меня вдруг проходит мой старший брат Миша с Генкой, моим одноклассником. Генкину мать взяли на подводу с двумя маленькими девочками-близняшками, а его «взрослого» тоже кнутом отогнали. Мишка на ходу «скомандовал» мне: «Чего сидишь?! Вставай и иди, а то замёрзнешь насмерть!» В конце концов на дороге я оказалась совсем одна. Кругом лес, много снега. На счастье, очень светло от луны, хорошо видна дорога, и впереди я увидела мост, а по нему мне навстречу кто-то идёт. Подойдя ближе, я узнала свою сестру Марию. Она на обмороженных ноженьках шла встречать меня! Какое счастье! Я не одинока, обо мне помнит сестра!
ВСЕ ВМЕСТЕ
Мария привела меня в дом, в который её поселил на ночлег староста. Там ждала нас наша маленькая Оля. Народу, то есть ночлежников, было, кроме нас, много. Когда к нам пришли Миша с Серёжей, хозяин дома воспротивился, и они ушли. Утром мы встретились с братьями и пошли все вместе, то есть впятером, куда глаза глядят, куда вела дорога, куда шло большинство беженцев. На третью ночь нашего пути нам удалось остановиться на ночлег всем вместе. В деревне была такая тишина, как будто не было войны. После фронта, грохота, взрывов бомб и снарядов, пожаров нам показалось, что мы находимся в другом мире. Наконец-то мы выбрались из пекла туда, где есть тишина. Даже увидели живых собак и кошек. Мы уж думали, все животные съедены, а тут они живые! У нас еды никакой не было, и Миша нашёл выход, а именно: приготовил ужин из хозяйского кота. Прости нас, Господи! Простите нас, люди! Спать легли мы не голодные, хотя сытости не ощущали. Мечта была: когда-нибудь досыта поесть хлеба. Утром хозяйка налила в миску молочка и манит: «Кис-кис-кис», а мы переглядываемся друг с другом и молчим, знаем, что «кис-кис» пошёл на спасение наших жизней. Потом Миша нашёл одного деревенского парня, местного, и выменял у него фотоаппарат (тот самый, который он стащил у немцев в канун Нового года) на саночки, на которых мы повезли Оленьку.
МНОГОТРУДНЫЙ ПУТЬ
В деревнях старостам был дан негласный указ: на ночлег ставить беженцев в 16:00, а утром в 8:00 все должны покидать пристанище. Путь нам был без определённого направления, главное — в тыл. Беженцев с каждым днём становилось меньше. Вероятно, уходили по другим дорогам. Вдоль дороги мы видели много трупов. От голода, холода, от бессилия люди умирали на ходу. Особенно много было мёртвых маленьких детей, брошенных живыми. Сами мы были не в лучшем положении. Братья где-то потерялись, ушли вперёд или отстали — неизвестно. У Марии сильно болели обмороженные ноги, она ступала только на пятки. Вдвоём за верёвку мы тащили санки с Олей. Временами останавливались, Мария стонала, плакала, у нас обеих наступала истерика. Оля ничего не понимала и кричала: «Чего стоите? Мне холодно! Закройте мой нос!» Закроем её нос уголком одеяла и опять тянем санки. Снега много, бывали заносы, ноги заплетались, а мы всё шли и шли, не зная куда. Вдруг Оля кричит: «Мне душно! Откройте нос!» Доставалось же ей от нас по носу! Да прости, Господи, нас за такое! Ноги не шли; останавливались и выли, как голодные волки. Несколько раз бросали санки с Олей и брели дальше. Немного отойдя, оглянемся, а она сидит, жмётся. Жалко делается, возвращаемся, молча берёмся за верёвку и опять тянем.
По утрам часто мы встречались с братьями, а днём опять расходились. Они шли и дорогой промышляли чего-нибудь для пропитания, а мы, сёстры, не расходились, так как нужны были друг другу. Марии без моей помощи не обойтись — у нас была на руках маленькая Оля. Проходя по пути деревни, иногда заходили в дома погреться или попросить милостыню. Олю оставляли в санках, а сами от слабости на крылечко поднимались ползком на четвереньках. Олю поднять было не по силам, и её заносили в дом и выносили добрые люди. Некоторые нас в дом не пускали, говорили: «Идите с Богом, у нас своего горя хватает». Да, горя у всех было через край, но Господь часто посылал нам добрых людей. Иногда нас даже кормили, варили для нас картошку и просили, чтобы мы её очищали и ели. Но, если честно, мы очистки забирали с собой про запас в дорогу. С братьями мы виделись всё реже и не знали, вместе мы или врозь. Из семьи в восемь человек мы остались втроём…»
