Ночь в Пелле. Часть первая. 
Ночь в Пелле. Часть вторая.
Ночь в Пелле. Часть третья.
Ночь в Пелле. Часть четвертая.
Ночь в Пелле. Часть пятая. 
Ночь в Пелле. Часть шестая. 
Ночь в Пелле. Часть седьмая.

Поводом для очередных записок краеведа послужили события, связанные с одним из эпизодов отечественной истории — тайной встречей императрицы Екатерины II с «секретным узником», наследником российского престола Иоанном Антоновичем. Этот эпизод стал известен благодаря роману «Мирович» писателя Григория Петровича Данилевского, соответствующий отрывок из которого мы представляем вниманию читателей.

ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА «МИРОВИЧ»
(Часть третья. Шлиссельбургская катастрофа. XXVI. Ночь в Пелле)

С начала июля двор заняла новая весть: с часу на час ожидали возврата некогда главного пособника Екатерины, бывшего канцлера Бестужева-Рюмина.
Граф Алексей Петрович прибыл в Петербург «во всяком здравии и благополучии», вечером, 12 июля. Государыня навстречу ему выслала за тридцать верст вперед нового действительного камергера Григория Орлова, а также собственный придворный парадный экипаж. «Батюшку» Алексея Петровича, «с обнадежением всякого монаршего к нему благоволения», отвезли в летний ее величества, на Фонтанке, дворец, а оттуда, «по августейшем приеме, в нарочито для него приготовленный изрядный дом, где определили ему от двора стол, погреб и прочее всякое довольство». Сподвижник в дипломатии великого Петра, пятнадцать первый министр Елисаветы, Бестужев был разжалован и сослан за смелую мысль удалить племянника последней за границу, а престол упрочить за Екатериной.
Семидесятилетний, сильно исхудалый, с длинной седой бородой и глубоко поставленными, острыми глазами старик, войдя с Орловым в кабинет новой, напророченной им государыни, безмолвно у порога опустился перед нею на одно колено.
— Immobilis in mobili! Неколебимому среди смятенных! — дрогнувшим голосом, по-латыни, сказала Екатерина, вновь прикалывая графу снятую с него Елисаветой Александровскую звезду.
— Пресветлая, пресветлая! — произнес Бестужев, старчески всхлипнув и костлявой рукой ловя и целуя украшавшую его руку.
— Semper idem! Всегда одинаковому! — продолжала Екатерина, взяв со стола цепь Андрея Первозванного и склонясь с нею к Бестужеву.
— Чем возблагодарю? Чем отслужу? — восклицал, безнадежно махая руками и склонив голову, худенький, с жидкой косичкой, старик.
— Возвращаю вам чины, — произнесла, приподняв графа, императрица, — с переименованием вас в генерал-фельдмаршалы, но тем не ограничусь... Манифест о вашей невинности — она мне доподлинно известна — будет обнародован беспродлительно... Не государыня, покойная моя тетка, — бесстыдный нрав ваших завистников и клеветников во всем прошлом виновны...
— Великая! Великая! Спасительница, матери отечества титло присуще тебе... я предложу, внесу, объявлю...
— Э, батюшка, Алексей Петрович, много еще допрежде того поработать надо нам с тобой во благо народа... Садись-ка, потолкуем о вашем здоровье. Сына тебе маво покажу; вырос... Позови, Григорий Григорьич, его высочество...
Орлов ввел белокурого, курносого, с миловидным лицом, робкого мальчика.
— Худенек, ох, худенек он у тебя, матушка государыня! — произнес Алексей Петрович, разведя руками и пристально оглядывая робкого бледного ребенка.
— Чем же, батюшка граф, он худ? Дитя, как дитя...
— Худ, ох, худ и тонкогруд! — ощупывая холодными, костистыми пальцами шею и руки Павла Петровича, продолжал Бестужев. — Кто, позволь, у тебя глядит за ним из лекарей-то, из лекарей?
— Фузадье и Крузе...
— Des tumeur dans les parties glanduleuses... et puis cette paleur...* О, поработать следует — воздух, приличный моцион... Да я ничего, матушка! Что ты! Иди и ты, сударь, играй... Вырос молодец, былинкой встрепыхнулся. А ухо, пресветлая, востро надо держать, востро... Que Dieu benit, ce delice de l'auguste mere, de l'Empire et de nous tous...**
— Вы, батюшка Алексей Петрович, уж известны дарами в медицине, — перебила его не ожидавшая с этой стороны натиска Екатерина, — бестужевские, сударь, капли ваши в моду везде вошли, и я сама ими с успехом пользовалась. Но в чем видите опасность сыну?
— Худенек, матушка, худенек и в оспе, сказывают, еще не лежал, — продолжал, не спуская вострых, внимательных глаз с императрицы, старый хитроумец Бестужев.
15 июля на Пелловских порогах Невы, в тридцати пяти верстах выше Петербурга, разбилась барка с казенным хлебом. Эти пороги образовались выступами крепких известковых подводных камней, между деревнями Ивановским и Большим Петрушкиным. Против них, на левом берегу Невы, в то время находился принадлежавший генералу Ивану Ивановичу Неплюеву чухонский поселок Пелла.
— Имя столицы древней Македонии, месторождения Александра Великого, — сказала Екатерина при докладе Олсуфьева о происшествии в Пелле.
— Притом восхитительная местность, — заметил Адам Васильич, — скалы, смею доложить, озера и вековечный кругом лес: мы у Ивана Иваныча не раз там охотились с Григорием Григорьичем на глухарей.
— А что, Григорий Григорьич? — отнеслась Екатерина, обернувшись к Орлову, бывшему при докладе. — Не худо бы и нам туда, при случае, вояж сделать для развлечения от городского шума и духоты? Возьмем фельдмаршала Миниха, Елагина, графа Строганова...
Екатерине вспомнилось еще одно лицо. Она дослушала бумаги Олсуфьева; решение ж о барке, затонувшей в порогах, отложила до другого раза.
— Забавы забавами, — сказала она, — а дело этого места таково, что о нем надо нарочито и крепко подумать.
Наутро к императрице были позваны на особое совещание Панин и владелец Пеллы Неплюев. В деревнях по Кексгольмскому тракту выставили усиленные смены лошадей.
После обеда 25 июля государыня отъехала взглянуть на Пелловские пороги. Господам свиты было предоставлено, кстати, поохотиться. Путники прибыли к месту до заката солнца. Их ожидал чай в палатке, на берегу Невы. Теплов и Строганов стреляли ласточек на лету, и оба промахнулись. Звук выстрелов громко раздался в окрестности, всех оживил, развеселил. Сели в катера и лодки и ездили осматривать фарватер с порогами. Обратно прибыли к берегу при фонарях. В виду флотилии, пригорком, мимо Пеллы к лесу проехал крытый, четверней, фургон. Его провожали всадники.
— Вот и охота, — сказал Панин, — утром кто хочет на тетеревей, а то и мишку какого в берлоге застукать не худо бы...
Сумерки сгустились.
Путники шли к экипажам. Неплюев рассказывал прошлое этой местности. Миних делал предложения об обходе порогов, причем вспоминал молодые свои годы, постройку Ладожского канала, наезды на его работы Петра Великого.
— Что, готово? — спросила Панина Екатерина.
— Готово, у лесника...
Императрица оглянулась, отыскивая взглядом отставшего Бестужева.
— Господа, — обратилась она к свите, когда все мимо поселка и барского невзрачного и запустелого двора поднялись вслед за ней на пригорок у окраины темного дремучего леса, — Иван Иваныч нас не ждал и, без сомнения, извинит, коли не он, а мы будем у него хозяйничать. На берегу не без сырости, мошки и комары. Просим всех откушать в роще.
Рог затрубил. Все разместились по экипажам. Слуги и рейткнехты зажгли факелы, сели на коней. Первая коляска двинулась. За нею другие. Длинный, сыпавший искры поезд помчался лесной, темною чащей на полных рысях.
— Да это не просто прелесть — сказочная! Кортеж сильфа и саламандр! — крикнул кому-то граф Строганов. — Как отражается свет на траве и на косматых деревьях!..
— Все гномы в золотых хламидах и алмазных коронах выползли из щелей и будто встречают нас! — ответил ему голос из догонявшей его коляски. — Помните балет Esprit follet?***
— А туман, туман? Точно друиды в саванах...
Кортеж выехал к озеру, за ним между стен вековых, громадных елей — на просторную зеленую лужайку. В ее глубине, под деревьями, путники увидели освещенную разноцветными фонариками палатку. Из-под откинутых дверей светился уставленный посудой и яствами стол. Сели ужинать.
После ужина, оживленного анекдотами Миниха и спором о духовидцах Елагина, Теплова и Строганова, Екатерина велела подавать ее экипаж. Бестужев сел с нею. Панин поехал вперед. Прочие остались на утро охотиться.

(окончание следует)

Юрий Егоров