«Когда начинался обстрел, люди прятались в окопах, а я, наоборот, бежала прочь от них»

Я перебираю одну за другой выцветшие фотографии. Вот полуторагодовалая девочка Юля 1939 года рождения, в хлопковом платьице, хмуро отводит глаза в сторону, не желая смотреть в объектив. На следующей карточке — ее мама с новорожденным сыном Лёвой. Она ласково прижимает к себе почти уснувшего малыша. Это первый и последний снимок Юлиного младшего брата, но они об этом еще не знают. Не знают, что ровно через месяц начнется война и родную Стрельну разбомбят одной из первых. Не знают, что через несколько месяцев попадут в концентрационный лагерь и вернутся оттуда уже без Лёвы.

«Когда началась война, мама оказалась одна с двумя маленькими детьми — мной и братом. Папа ушел на фронт. Стрельна уже в начале сентября 1941-го попала под бомбежки, так как немцы хотели захватить стратегически важный аэродром близ города. Из Стрельны мы бежали в Красное Село, к нашей бабушке. Когда начинался обстрел, люди прятались в окопах, а я, наоборот, бежала прочь от них и пряталась в доме — мне казалось, что крыша спасет от бомб лучше... Мама рассказывала, что после каждой бомбежки местные ездили с телегой, куда складывали убитых».

Юлия Александровна Мясникова рассказывает историю семьи с болью в голосе. В последние годы она живет в Старом Петергофе и занимается общественной работой в совете ветеранов. Мы встретились с ней 11 апреля, в Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Юлия Александровна показывает мне фотокарточки, попутно рассказывая о страшных минутах отобранного детства.

«Когда немцы захватили Красное Село, то заставляли местных жителей копать окопы. Мама работала, а грудной Лёва заливался плачем — из-за этого нас иногда отпускали пораньше. А в 1943-м нас отправили в концентрационный лагерь «Клоога», находившийся на территории оккупированной Эстонии. Людей перевозили, как скот, — в обычных товарняках, стоя. Порой под бомбежкой… Я не представляю, как мама с этим справилась, ведь у нее на руках было двое маленьких детей».

 

«Когда я заболела, пришёл немец со скальпелем. Меня прятали на верхних этажах барака…»

«Жизнь в концлагере была тяжелой. Кормили нас плохо и нерегулярно, мама постоянно работала. Она рассказывала, что видела, как варили похлебку для заключенных: из огромной кастрюли торчала подгнившая волосатая конская нога. В результате мы с братом заболели…»

Юлия Александровна некоторое время собирается с мыслями, а потом тихо продолжает рассказывать, как маленький Лёва умер от истощения и антисанитарии, а сама она тяжело заболела золотухой — кожным туберкулезом. Всё тело девочки покрылось страшными корками, и на «помощь» пришел немецкий фельдшер.

«В бараке появился немец со скальпелем, он хотел срезать корки вместе с частью кожи, но мама не дала ему меня осмотреть — спрятала. Потом я долго сидела на верхних этажах барака и никому не показывалась. Мама, как могла, старалась отгораживать меня от ужасов концлагеря. Я, конечно, была очень маленькой, но все же помню, как вокруг стонали, плакали и умирали люди — кто-то от болезней, кто-то от тяжелой работы... Узники говорили, что у маленьких детей берут кровь, чтобы переливать немецким солдатам. Вокруг стояла гнетущая атмосфера безысходности и страха».

Советские солдаты освободили концлагерь «Клоога» в сентябре 1944 года. По данным архивов, накануне освобождения немцы решили уничтожить всех узников. Несчастных привели на место казни, расстреляли и устроили костер из трупов. Семье Мясниковых — маме и дочке — удалось спрятаться и выжить.

 

 

«Мороженая картошка вкуснее, чем каша из отрубей и жмых»

После концлагеря жизнь не стала легче. В Ленинград Юле с мамой вернуться не удалось, поскольку тем, кто побывал в оккупации, не разрешалось жить в пределах стокилометровой зоны вокруг Москвы, Ленинграда, столиц союзных республик и других крупных или «закрытых» городов. Поредевшая семья оказалась в Тверской области, где столкнулась с голодом и волками, разорявшими сельскую местность.

«В деревне нас вместе с другой семьей поселили в избе с русской печью. На этой печке мы спали, готовили еду, грели воду, чтобы помыться. Мама стала вязать носки и варежки для фронта, чтобы заработать нам на пропитание. Рукоделие возили на вокзал и передавали с поездом. За лошадьми каждый раз гнались волки, их приходилось отгонять горящими факелами. Ночью стаи нападали на домашний скот, разрушая соломенные крыши сараев. Голод загнал этих животных в угол, как и нас…»

Тут на лице Юлии Александровны проступает улыбка — она вспоминает о лакомствах того времени. Так, самым вкусным жмыхом считался подсолнечный, но и горчичный тоже был недурен, а мороженая картошка и вовсе оказалась деликатесом, который девочка впервые попробовала, лишь возвратившись на малую родину.

Юлия Александровна показывает довоенный снимок красивого дома и улыбающейся себя с куклой в руках: «В 1946 году мы вернулись в Красное Село и нашли свой дом полуразрушенным. Отец с трудом собрал одну комнатку, сложил печь и стал постепенно восстанавливать родовое гнездо. Параллельно с этим родители работали грузчиками на барже, таскали мешки с мороженой картошкой. Она была вкуснее, чем каша из отрубей!»

Жизнь маленькой девочки и ее семьи постепенно начала налаживаться. Юля поступила в школу, потом окончила техникум. У нее появилось двое братьев, одного из мальчиков назвали Лёвой — в честь погибшего в концлагере малыша. После «десятилетки» Юля три года отработала на танковом заводе, затем перешла на часовой в Петергофе, где трудилась до самой пенсии.

«Братьев своих я пережила, никого не осталось, — дрожащим голосом говорит Юлия Александровна. — Сама в октябре переболела коронавирусом. Страшное было время: пролежала неделю в инфекционном крыле и словно вернулась в концлагерь… Не подумайте ничего такого — условия были прекрасными, но рядом со мной в палате мучилась от ковида женщина, она стонала и плакала от боли, и я отчетливо вспомнила войну, несчастного брата, концлагерь, уставшую мать... Моя соседка умерла через двое суток».

Ю.А. Мясникова медленно складывает старые снимки, пропитанные слезами и памятью прошлого. «Господи, пусть никогда не будет войны!» — внезапно вскрикиваю я. Юлия Александровна печально улыбается и закрывает фотоальбом.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Полина Корсунская