Мы продолжаем публиковать воспоминания Анастасии Николаевны Жерновой (Никитиной), уроженки деревни Петрушино, нашей с вами землячки. Напомним, рукописи этих воспоминаний некоторое время тому назад по счастливой случайности оказались в руках Юрия Ивановича Егорова — краеведа, который много лет изучает историю города Отрадное и его окрестностей. Рассказ Аси о своём довоенном детстве, о своей малой родине, о тяжелейших днях войны Юрий Иванович любезно предоставил редакции нашей газеты. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию третью часть воспоминаний.

 

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. НА ПУТИ В ЛЕНИНГРАД

 

БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТАЯ

 

До победы оставалось чуть больше года, а для жизни на войне это очень большой срок. В день освобождения в деревню привезли почту. Два с половиной года люди не имели связи и вот получили письма от своих родных и близких. У кого-то была большая радость, а у кого-то большое горе — похоронка. Я ничего не ждала, зная, что моей семьи нет: родители погибли. На родине, в Петрушине, одно пепелище, возвращаться некуда и не к кому, а что с моей сестрой и братьями — неизвестно.

Тогда, в 1944 году, хозяйка Зоя поняла, что мы с Оленькой бездомные, безродные и решила от нас как-то избавляться. Стала провоцировать всякие козни и обижать Олю. Меня угнетало пребывание в Скрипове. Жить у тёти Зои становилось невыносимо. Однажды она попросила меня подать ей мешок из-под кровати. Я ей подала. В мешке-наволочке были какие-то тряпки и старые туфли. Через некоторое время она отдала мне мешок обратно, и я положила этот мешок туда же, где взяла. Прошло несколько дней, и тётя Зоя опять попросила подать этот мешок, но его на месте не оказалось. Хозяйка заругалась и сказала: «Что хочешь делай, а мешок найди». Я мешок искала всюду, где только можно, по всему дому — на чердаке, во дворе, в сарае, но увы. Потом тётя Зоя стала каждый день напоминать о «пропаже» и ругать меня. Я была в отчаянии. Она меня обвиняла в воровстве! 

В надежде отыскать Оричеву тётю Дусю я отправилась в Козибор. На моё счастье, она оказалась там, в маленьком окопчике. Какая была радость! Словно я встретилась с родной мамой! Она, как всегда, меня утешила: «Приходи через недельку, вместе сходим к председателю колхоза, договоримся взять тебя на работу, хотя бы на скотный двор. А жить будем вместе, в окопчике». «В этом окопчике и одной-то не развернуться, как мы втроём-то поместимся?» «Не горюй, девочка, всё это временно. Наладится жизнь, и будет хорошо! Лишь бы война кончилась».

Обратно — 10 километров — я летела, как на крыльях: у меня есть поддержка, тётя Дуся — доброта! И вот, когда я вернулась из Козибора от тёти Дуси радостная, вдохновлённая, то сразу же спросила у тёти Зои: «Мешок не нашёлся?» «Нашёлся, — ответила бабушка Таня, Зоина мама, — в твоих вещах!» А вещи мои такие: два полушубка овчинных, которые нам выдали в Порхове когда-то перед приютом. Мы с Оленькой на них спали ночью, то есть это была наша постель. А днём я их каждый день складывала в мешок. 

Я бросилась к мешку — и, о ужас, там на дне под полушубками лежал злосчастный мешок-наволочка! Я же каждый день утром и вечером вынимала и складывала полушубки — ничего там больше не было другого, кроме моих полушубков и пакетика хлебных сухарей! И вдруг, пока я ходила в Козибор, они устроили мне такую провокацию — в мои вещички подложили старые туфли. Горю моему не было предела, я рыдала. Моя радость от встречи с тётей Дусей сразу же омрачилась большим горем. За что такая жестокость? Зачем мне чужие старые туфли, тем более не моего размера? Я никогда в жизни не брала чужих вещей!

Когда Василий Павлович, муж тёти Зои, спросил, что случилось, почему девочка плачет, тётя Зоя ответила: «От отчаяния. Нет дома, нет родных, не к кому приклониться». Я не стала говорить правды во избежание лишних неприятностей. Посчитала её поступок подлым. Мало было ей того, что мою сестрёнку обижали, так ещё придумала такую жестокость. Весь расчёт был на то, что я не потерплю такой обиды и уйду от них.

 

РАЗЛУКА С СЕСТРОЙ

 

На моё счастье, на другой же день меня вызвали в сельсовет. Не знаю, какой представитель власти, но он мне так сказал: «Через несколько дней тебя отправим на сборный пункт, а сестрёнку с собой не брать, оставь её на месте». Тётя Зоя сама пошла в сельсовет отказываться от Оли. Её в сельсовете отругали за то, что она временно не может поддержать ребёнка-сироту. Я решила, что во что бы то ни стало, а Олю у тёти Зои не оставлю.

Наступил день отъезда в неизвестность. До райцентра Славковичи было пять километров. Тётя Зоя провожала мужа в военкомат, и нас Олей заодно на этой же подводе отвезли. Снова регистрация, снова доказываю — сестру не оставлю, она будет со мной. 

Пол в помещении, где нас поместили, был застелен соломой, спали вместе, вповалку. Еду какую-то давали. Оля простудилась, заболела, у неё поднялась высокая температура, ночью бредила. За стеной жили военные, мужчина и женщина. Я к ним обратилась за помощью. Они мне дали таблеток, которые помогли Оле встать на ноги. Но она была очень слабенькая. 

На наше горе, налетели самолёты и стали бомбить. Пришлось бежать в бомбоубежище, а как бежать — мой ребёнок еле ходит.

При выходе из бомбоубежища подошёл к нам мужчина и сообщил, что пришли из Ленинграда две машины, завтра нас отправят с ними. Две недели мы ждали этих машин, наконец-то дождались.

Утром следующего дня всем выдали по пайке хлеба, и началась посадка. Машины были с фургонами. Мы с Олей сели во вторую машину у самого борта, в уголочке, у задней дверцы. 

Слышим, завели мотор, машина дернулась и вдруг встала. А когда открылась дверь, я услышала мужской голос: «Самую маленькую девочку дайте сюда!» Вот так, можно сказать на ходу, отняли у меня мою дорогую сестрёнку, мою последнюю радость!

Я ревела, а она кричала, билась в руках у военного, который нёс её обратно на сборный пункт. Я и теперь, спустя много лет, не могу без слез вспоминать эту разлуку. А тогда машины тронулись, и мы поехали. Я всю дорогу плакала, никто не мог меня успокоить. Из восьми человек семьи я потеряла последнюю родную кровинушку.

 

Продолжение следует