Ежегодно мы отмечаем День Победы в Великой Отечественной войне, отдавая дань уважения участникам тех героических событий, и историческая память, особенно связанная с одной из самых трагических страниц в летописи битвы за Ленинград, раз за разом продолжает возвращать нас на места былых сражений.

Чтобы там ни говорили, но фактически блокада Ленинграда началась 30 августа 1941 года, когда немецкие войска впервые вышли к Неве в районе Ивановских порогов, поскольку тем самым была потеряна связь города со страной как по железной дороге через Мгу, так и по водному пути. Навигация по Неве была прервана на тридцать три месяца! Только в мае 1944 года, когда блокада была окончательно снята и по реке прошел весенний ледоход, появилась возможность очистить акваторию от огромного числа магнитных мин, которыми было усеяно дно Невы и вновь установить навигационные знаки, предупреждающие капитанов о мелях, подводных камнях, рискованных поворотах и всевозможных капризах фарватера.

Первый после снятия блокады сквозной рейс из Ленинграда в Шлиссельбург был совершен 20-21 мая 1944 года. Одним из участников этого памятного рейса оказался специальный военный корреспондент ТАСС по Ленинградскому фронту, военный писатель Павел Николаевич Лукницкий. Своими впечатлениями от увиденного он поделился на страницах трехтомного издания «Ленинград действует».

Военкорр Павел Лукницкий о путешествии по освобождённой Неве

Давно хотелось отправиться к Ладожскому озеру по освобожденной от немцев Неве. В Управлении речного порта начальник его Белов сказал мне, что сегодня в восемь вечера сквозным рейсом по Неве к Шлиссельбургу отправится первый после снятия блокады пароход.

За полчаса до отхода у Смольнинской пристани я нашел маленький рейдовый пароход «Зотов» и ступил на его борт. «Зотов» — старичок, построенный в 1895 году, со 125-сильной машиной. Штатный состав его команды — тринадцать человек, но сейчас его обслуживают пятеро. В мирное время ходил в черте города, изредка захаживал до Ивановского, Арбузова и вот теперь впервые после блокады идет туда опять. Это первый пароход, который решился пройти снизу доверху всю Неву, несмотря на то, что его металлический корпус может привлечь магнитную мину. В девять вечера 20 мая 1944 года мы отвалили от пристани.

Сегодня пароход ведет тридцатипятилетний помощник капитана Александр Петрович Аржанцев, опытный речник, окончивший судоводительские курсы в 1936 году. В 1941-м на пароходе «Революция» он обслуживал эсминец «Строгий», который 21 августа занял боевую позицию на Неве, против Ижорской больницы, и провел на том месте все время блокады. Не раз он бывал под обстрелом в Угольной гавани, грузя под носом у немцев уголь, испытал всё, что полагалось испытать ленинградцам. А теперь вот на этом «Зотове» он выполняет самые разные поручения Управления речного пароходства.

Компанию на борту парохода мне составили начальник «обстановки Ленинградского района» Дмитрий Алексеевич Смирнов и представитель одного из райжилуправлений Васильев. Смирнов — старый

моряк, сорок девять лет назад во время перехода из Петербурга в Кронштадт он родился в каюте колесного парохода «Русь».

Васильеву нужно прикинуть глазом: много ли бревен, годных для строительства, за три года наворотила Нева у опустошенных своих берегов? На корме парохода аккуратно уложены свежесрубленные красные бакены, вешки, камни, перевязанные накрест веревками.

Невская вода белой пеной бежит за кормой. Белая ночь зыблет над городом волнующее свое покрывало.

Пройдены все мосты, пройдены трубы вновь задымивших заводов. Громадный город за кормой растворяется в белесой мгле. До Ижоры, до Овцыно берега Невы полны жизни. Здесь Александр Невский когда-то победил шведов. Сюда Красная Армия не допустила немцев. Деревни, огороды, окруженные сочной зеленой чашей садов и лесов. Заводы и фабрики, на которых круглые сутки кипит восстановительная работа.

Приблизившись к бывшему переднему краю, «Зотов» ошвартовывается до утра у разбитой еще в сорок первом году землечерпалки. Ее как-то обследовали эпроновцы*. В ней больше пятисот мелких пробоин, но, восстановленная, она все-таки будет работать в этом году. В полночь дружной компанией сели ужинать, на столе кают-компании — капуста, консервы, водка…

Утро. Набрав десять атмосфер пару, маленький «Зотов» вновь трудолюбиво режет встречное течение. Резко меняется облик берегов. Знакомые с детства каждому ленинградцу, они нынче неузнаваемы. Налево были сотни домов села Большие Пороги — только один уцелевший домик глядит на нас тремя окнами. Направо — устье реки Тосны, село Ивановское. Нет ни села, ни труб, ни развалин, ни леса. Здесь были немцы. Пустынное, перерытое взрывами прибережье. В 1942 году в устье Тосны внезапно ворвались наши военные бронекатера. Балтийцы дрались ночь, дрались день. Трижды переходило из рук в руки Ивановское. Половина села до конца блокады осталась за нами! Траншеи наши и траншеи немцев сплелись. И те, и другие разъяты сотнями глубоких воронок. Земля не зеленеет травою, она мертва. Белая кора умерщвленных, срезанных до половины берез, черные обрубки голых ветвей. Груда кирпича, облом арки ворот — единственное напоминание о высокой, стоявшей здесь церкви. Да голубой изломанный ларек. На ста квадратных метрах земли наши саперы недавно собрали две тысячи четыреста мин. Так впереди по всему невскому берегу.

Слева приближается бывший кирпичный завод — семь скелетов обрушенных зданий. Справа в Неву выдается мысок. Здесь был мощный мачтопропиточный завод. От него остался только разваленный, оплетенный колючей проволокой забор — весь битый кирпич немцы разнесли по своим траншеям.

За Ивановским справа — Пелла. На Пелльских порогах Нева быстра и извилиста, но фарватер глубок, мы не замечаем порогов. Пелла сейчас безлюдна, безжизненна, а ведь был здесь великолепный парк! Десятка два мертвых деревьев, остатки дворца, ржавая проволока спирали Бруно вдоль берега...

Против Пеллы — жалкий остаток леса, сосновая рощица, но сосны не зеленеют. Справа руины завода автоприцепов, а у берега работает обслуживающий тральщики военный катер №16. Семафорщик вышел на палубу, сигналит. А у нас все равно некому отвечать. Смирнов говорит: «Наверное, хочет сказать, что дальше ходить нельзя!»

Слева — навал извлеченных из реки, обезвреженных мин. По всему правому берегу на бывшую немецкую сторону глядят амбразуры — дзоты, огневые точки.

За Пеллой — бесследно уничтоженные рощи Отрадного и Петрушино, груда развалин на месте каменной дачи Сергея Мироновича Кирова, а напротив, там, где стеною тянулся сосновый лес Островков, — редкие обломки иссеченных деревьев. Здесь стоял фантастический замок Потёмкина, увенчанный такой высокой башней, что с нее в ясную погоду был виден Кронштадт. Сейчас здесь после немецких снарядов только красная груда развалин да бугорки покинутых дзотов.

Вдоль правого берега много лома — принесенные из-под Шлиссельбурга обломки разобранного деревянного моста. Перед Островками никаких следов от деревень Маслово и Оранжерейка, даже нет кирпичных руин (они были разобраны для строительства дотов), только густые нагромождения спирали Бруно да перед проволочными заграждениями множество деревянных лестниц, спускающихся к воде от бывших домов, от которых нет и следа. Вот торчит из воды разбитый катер №5. 30 августа 1941 года он шел в Ленинград и попал под обстрел. Капитана убили, и неуправляемое судно наскочило на мель, где и было разбито.

А впереди, поперек Невы, уже виднеются крутые дуги высоких взорванных ферм. Этот Кузьминский железнодорожный мост. Он был выстроен ленинградцами летом 1940 года в невиданный срок — в полтора месяца. Легкий, ажурный, он вонзается обрубками острого железа в Неву, и наш «Зотов» осторожно проходит под аркой разрушенной фермы.

Сразу за мостом навстречу нам строем пеленга бегут тральщики. Морской офицер поднимает рупор, что-то кричит, но на «Зотове» и без слов понимают, что водная эта зона для металлических пароходов запретна. Да мало ли мирных правил безопасности за время блокады нарушено ленинградцами во имя долга! И, поняв назначение «Зотова», офицер только недовольно отмахивается рукой.

А «Зотов» уже приближается к прославленному на все века «пятачку» — к Дубровке, где с сентября 1941 года, форсировав Неву, наши части держали в своих руках знаменитый плацдарм.

Вдоль берегов — остатки лодок и танков. На обоих берегах — безлюдье, голь, только в одном месте группа людей — человек восемь. Это эпроновцы. Под многонакатным блиндажом сплошь изрытого берега видна шлюпка с водолазным аппаратом. Несколько мертвых танков вокруг. Унылая тундра по сравнению с этой землей показалась бы цветущим краем!.. Каждый квадратный метр «пятачка» много раз перепахан бомбами и снарядами. Даже природный, естественный рельеф берегового среза исчез, перерытый в бесчисленные норы блиндажей и землянок, ходов сообщения, траншей. Сама земля превращена в хаос, на котором вот уже две весны не взросла ни одна травинка! А ведь до войны здесь было большое, в садах, село. Об этом «пятачке» легенды сотни лет будут ходить по свету. Непонятно, как могли держаться здесь советские воины, как могли этот клочок земли не отдать врагу? Но именно он помог ленинградцам прорвать блокаду. Слава и вечная память героям, погибшим здесь!

За «пятачком» справа высится громада разрушенной 8-й ГЭС — последнего очага отчаянного немецкого сопротивления на берегу Невы. Железобетонный корпус станции стал могилой гитлеровских головорезов, пытавшихся удержать в своих руках тяжелый ключ к берегам Невы. Свились в клубок металлические каркасы, обрушены железные фермы эстакад, изрыта воронками высокая железнодорожная насыпь. Отсюда до Петрокрепости, до Ладоги — двенадцать километров пространства, освобожденного еще в 1943 году.

Впереди виднеется Преображенская роща, за ней возникает колокольня церкви, высящаяся против Орешка. Опасная водная зона кончилась. Нева пройдена «Зотовым» вся. «Зотов» пришвартовывается к торчащим из воды бревнам. «Здесь никто еще не ходил, кроме тральщиков, — говорит Смирнов. — Это мы первые!»

Через несколько дней по пути, проложенному «Зотовым», пойдут пароходы, баржи, катера восстановленного невского судоходства. Путь из Ленинграда в Ладогу свободен для кораблей!

Подготовил Юрий Егоров