Двести сорок лет тому назад в воскресенье 20(31) июля 1785 года в пелленской мызе на берегу Невы состоялась торжественная церемония закладки первого камня в строительство нового императорского дворца. Таким образом было положено начало осуществлению самого грандиозного проекта екатерининской эпохи, который, по единодушному мнению отечественных историков архитектуры, не уступал дворцам римских цезарей, и, если бы он был реализован, то «вошел в историю зодчества как один из крупнейших произведений русского классицизма». 
Запись в Камер фурьерском церемониальном журнале по этому поводу сообщала: «Перед полуднем в 12-м часу, Императрица изволила шествовать с находящимися в свите обоего полу персонами в тамошнюю домовую церковь во имя Святого Иоанна Милостивого к слушанию Божественной литургии, которую совершал той церкви священник Василий Ильин. По окончании литургии, Императрица благоволила шествовать на место для закладки каменного Дворца, и изволила положить основание». 
В связи с очередной памятной датой столь знаменательного события, вниманию читателей предлагается серия статей под общим названием «История пеллинского проекта Императрицы Екатерины II», в которых их ожидают многочисленные подробности и частные истории, имевшие отношение к трагической судьбе этого проекта.

Дмитрий Левицкий. Портрет Екатерины II в виде Законодательницы в храме богини Правосулия. 1783. Государственный Русский музей. Фото ru.wikipedia.org

В российской истории XVIII век можно с полным правом назвать женским веком. И это не будет преувеличением.  Дело в том, что после смерти императора Петра I в 1725 году и до конца столетия, сменяя одна другую, на императорском троне почти непрерывно Россией правили женщины. Сперва, это была супруга Петра I — Екатерина I (1725–1727), затем его племянница — Анна Иоанновна (1730–1740) и двоюродная внучка — Анна Леопольдовна (1740–1741), потом его дочь — Елизавета Петровна (1741–1761) и, наконец, Екатерина II (1762–1796).
Несмотря на кажущееся различие судеб, было нечто общее, что объединяло всех этих женщин и опосредованно влияло на судьбу страны.
Прежде, чем испытать упоение властью, каждая успела познать горечь унижения и зависимости, а познав их, вынуждена была принести в жертву свои мечты о любви, радости семейной жизни и материнства.
Поэтому, оказавшись волею судьбы на вершине власти, каждая из них стремилась в первую очередь компенсировать недостаток именно этого простого женского счастья. Так при Российском императорском дворе возник институт фаворитизма, достигший своего наибольшего расцвета в период правления самой яркой и талантливой российской правительницы — Императрицы Екатерины II, еще при жизни названной Великой.

ЖИЗНЬ БЕЗ ЛЮБВИ

Начав без любви свою семейную жизнь, она, бывшая Анхальт-Цербстская принцесса Софья, в замужестве Великая княгиня Екатерина Алексеевна, даже став российской Императрицей, так и не смогла до конца своей жизни обрести это женское счастье, несмотря на многочисленные романы, которые по разным причинам, каждый раз заканчивались печальным для нее исходом. 
В результате одного из таких романов произошла череда событий, которые коренным образом могли оказать влияние на исторические перспективы развития территорий в окрестностях имперской столицы, у Невских порогов, где в настоящее время расположился наш с вами город Отрадное. 
Однако, все по порядку. Екатерина не могла жить без любви, и в этом крылись истоки ее драмы. В одном из писем она чистосердечно признавалась Г.А. Потемкину: «Бог видит, что не от распутства, которому никакой склонности не имею, и, если б я в участь получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась; беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви».
В какой-то момент Екатерине показалось, что человек, способный удовлетворить ее взыскательный вкус, еще не родился на свет, поэтому его нужно было создать и воспитать. И, когда представился случай с Александром Ланским, она со всей присущей ей энергией принялась за дело.

МИЛЫЙ САША

История екатерининского фаворитизма знает много различных «случаев» возвышения и падения его героев. Но история с Ланским занимает особое место. Он был выходцем из незнатной и небогатой семьи. Его отец, Дмитрий Артемьевич, храбро воевал с пруссаками и в 1772 году в чине бригадира стал комендантом Полоцка. В семье было шестеро детей — двое сыновей и четыре дочери. Средний из них, Александр, родился в 1758 году.  В четырнадцать лет он начал службу солдатом в Измайловском полку и дослужился до сержанта. В 1776 году Александр был пожалован в Кавалергардский корпус кавалергардом с производством в армейский офицерский чин — поручика. Обычно кавалергарды несли службу при императорском дворе. 

Ланской Александр Дмитриевич. Портрет кисти Д.Г Левицкого (1782), ГРМ

И вот, однажды, представился их величество случай! Екатерина, во время пребывания в Царском Селе, обратила внимание на красавца кавалергарда, который по своей наружности был похож на херувима — мечтательные голубые глаза, юное ослепительной белизны с румянцем во все щеки безбородое лицо, коралловый рот, белокурые волосы. К тому же он был высокого роста и мужественного телосложения. На первый случай Императрица ограничилась оказанием молодому офицеру очевидных знаков внимания и милости. Ланской стал флигель-адъютантом и получил некую сумму на обзаведение гардероба. Тут же Потемкин сделал Ланского одним из своих адъютантов и около полугода руководил его придворным образованием. Одновременно, видимо изучая будущего фаворита, он обнаружил в своем адъютанте такие прекрасные качества, которые позволили с легким сердцем рекомендовать его Императрице. 

Барон Ф.М.Гримм. Гравюра Ласерфа с портрета Кармонтеля. 1769 г.

На Святой неделе 1780 года Ланской вновь предстал перед Екатериной, был ею обласкан, удостоен чина полковника и в тот же вечер поселен в давно пустующие апартаменты бывших фаворитов. Ну, а дальше, как говорится, «и пошло, поехало!» Попав в «золотую клетку», которая пришлась ему явно по душе, он делал все возможное, чтобы как можно дольше там оставаться. Двадцатидвухлетний альфонс, понимая,  что еще нужно пятидесятилетней женщине для обретения состояния душевного комфорта, мог, получив послание обожаемого Екатериной Бюффона (знаменитый французский натуралист (1707-1788) автор многотомного издания  по зоологии — «Естественная история»), как малое дитя в восторге  «козой прыгать у нее по комнате» или же, чтобы быть  в курсе ее увлечений и не оставаться  при этом невеждой,  усидчиво трудиться ко всякому развитью. 

Французский натуралист граф де Бюффон (1707-1788)

Все это доставляло удовольствие Екатерине, и она с радостью в очередном послании своему давнишнему французскому другу и корреспонденту Гримму сообщала: «Этот молодой человек, при всем уме своем и умении держать себя, легко приходит в восторг; … а еще в течение зимы он начал поглощать поэтов и поэмы, на другую зиму — многих историков. Романы нам наводят скуку, и мы жадно беремся за Альгаротти (итальянский писатель (1712-1764), знаток изящных искусств) и его товарищей. Не предаваясь изучению, мы приобретаем знаний без числа и любим водиться лишь с тем, что есть наилучшего и наиболее поучительного. Кроме того, мы строим и садим, мы благотворительны, весело нравны, честны и мягкосердечны». 
Казалось, Екатерина обрела желаемое. Исчезло тягостное одиночество и появилась родственная душа, которая, кажется, была открытой для чувств и мыслей, так волнующих ее тонкую, нежную и горячую душу.

ТЯЖЕЛЫЙ УДАР

Но, как оказалось, счастье было недолгим. Случилось непоправимое. В среду 19 июня 1784 года почувствовав боль в горле, Александр Ланской неожиданно заболел. 
Лейб-медик Рожерсон, который в это время находился в Царском Селе, почему-то не был призван к больному, но зато были приглашены несколько хирургов. Когда же следующим утром больному стало хуже, из Петербурга был вызван придворный камер-медик Вейкарт. Этот доктор всего лишь несколько месяцев тому назад прибыл в Петербург, куда по рекомендации графа Андрея Петровича Шувалова он был приглашен медиком к императорскому двору.
В 1802 году во Франкфурте-на-Майне вышли в свет его биографические записки. В той их части, которая была посвящена воспоминаниям о России, нашла свое место и история, связанная с болезнью Ланского. 
Первыми словами Ланского, которыми он встретил доктора, были: «Мне очень худо, но я ничего не стану принимать». Осмотрев больного, лицо и шея которого были красные, доктор предположил у него жабу. Не доверившись Вейкарту, были посланы гонцы в Петербург за гвардейским врачом Соболевским, который, как говорили, в свое время, чтобы помочь Ланскому стать Геркулесом, советовал употреблять внутрь кантарид — препарат, стимулирующий сексуальное возбуждение. Поэтому, как считал Вейкарт, «преувеличенное и неосновательное мнение о необыкновенных силах Ланского объясняется таким образом легко».
В пятницу между тем появились более определенные признаки, на основании которых можно было опасаться гнилой жабы или злокачественной скарлатины. Новый доктор часто ставил клистиры и заставлял больного пить сырую воду в большом количестве.
В субботу утром, у обиженного недоверием Вейкарта состоялся не приятный разговор с Императрицей. «Вы, доктора» – сказала она, «всегда воображаете, что можете все сделать в болезни, а ваше искусство ничто: все делает натура». На что тот запальчиво ответил: «Натура? Хорошо! Так представьте в данном случае все натуре, а я закладываю свою голову, что больной умрет…» «Ах! Помогите», сказала она, не зная, что делать. «Предпринимайте, что хотите, делайте все, что находите нужным!» Однако больной продолжал упрямиться, решительно не принимал никаких лекарств во внутрь, ничего для горла и для шеи. Единственное, на что он соглашался, были клистиры. «Материнские увещевания Государыни оставались бесплодны…Ничего нельзя было поделать с избалованным, необузданным человеком, который и к самой Государыне поворачивался спиною, когда она говорила не по его, и который теперь становился все раздражительней. Вообще Императрица слишком горячо любила этого фаворита, чтобы поступать с ним настойчивее и строже. Притом же она имела слишком большое доверие к крепости его натуры. Добрая Государыня, конечно, не знала, что действие кантарида не было настоящею силою природы, и что кантарид-то, вероятно, и способствовал много теперешней болезни.
В понедельник у больного сделалось хрипение. На прямой вопрос Государыни: «Каково положение больного?», Вейкарт ответил, что «все пропало». Государыня с недоверием отнеслась к такому заключению и послала в Петербург за лейб-медиком Рожерсоном, который, приехав к ночи, уговорил больного принять лекарство, но все оказалось напрасным.  Около четырех часов утра во вторник 25 июня Ланской скончался». 

НЕВОСПОЛНИМАЯ УТРАТА

«Горе доброй Государыни о смерти Ланского было невыразимо и близко к отчаянию».  К тому же ситуацию осложняло общее состояние ее здоровья. Позднее в письме Гримму она сообщала: «Изо всех, окружавших Ланского в продолжении этой злокачественной пятнистой горячки, я одна захватила горловую болезнь, от которой чуть было не умерла». 
В эти дни стояла ненастная погода и Вейкарт, проявляя заботу о Государыне, «боялся, что погода, состояние ее здоровья и постигшее горе, все это вместе могло расположить и ее к подобной же болезни. О своих опасениях он написал генерал-адьютанту графу Ангальту. Известно было, что к тому времени в течение последних 15-ти лет Государыня во время легких заболеваний обращалась только к своему лейб-хирургу и не требовала помощи лейб-медика. Как правило, лечение состояло в кровопускании и кое-каких полосканиях. Но имея в виду случившееся с Ланским, она в данном случае приказала все же лечить себя лейб-медику Рожерсону. 

Джон Сэмюэль Роджерсон (1741-1823). Портрет работы И.Б. Лампи Ст., 1797 г.

Спустя неделю после постигшего ее горя она делилась своими переживаниями   с Гриммом: «Я погружена в глубокую скорбь, моего счастья не стало. Я думала, что сама не переживу невознаградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю тому назад. Я надеялась, что он будет опорой моей старости: он усердно трудился над своим образованием, делал успехи, усвоил мои вкусы. Это был юноша, которого я воспитывала, признательный, с мягкою душой, честный, разделяющий мои огорчения, когда они случались, и радовавшийся моим радостям.
Словом, я имею несчастие писать вам, рыдая. Генерала Ланского нет более на свете. Злокачественная горячка, в соединении с жабой, свела его в могилу в пять суток, и моя комната, в которой мне прежде было так приятно, превратилась в пустыню… Я до такой степени болезненно расстроена в настоящее время, что не в состоянии видеть человеческого лица без того, чтобы не разрыдаться и не захлебнуться слезами. Не могу ни спать, ни есть; чтение нагоняет на меня тоску, а писать я не в силах. Не знаю, что будет со мной; знаю только, что никогда в жизни я не была так несчастна, как с тех пор, как мой лучший и дорогой друг покинул меня». 

Продолжение следует
Юрий Егоров