Мы продолжаем публиковать воспоминания Анастасии Николаевны Жерновой (Никитиной), уроженки деревни Петрушино, нашей с вами землячки. Рассказ о её довоенном детстве, о её малой родине, о тяжелейших днях войны получил широкий отклик и вызвал огромный интерес у наших читателей. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию двенадцатую часть воспоминаний.
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ К МИРНОЙ ЖИЗНИ
СНОВА В ПУТЬ
В конце мая 1944 года пришло сообщение: детский дом перебазировать на Карельский перешеек. Там «отодвинули» фронт, и надо убирать финский урожай. В Кошелях оставили небольшую группу для уборки нашего урожая, а всех остальных — обратно, в пионер-городок. Долго мы там не задержались, погрузили нас в товарные вагоны и повезли на Карельский перешеек, на станцию Рауту (теперь — Сосново). С нами была собака, все ее любили, и она всех признавала за своих. Ехали медленно, то есть поезд много времени стоял на остановках, на запасном пути. На одной из станций собака наша отстала от поезда, долго потом за ним бежала, но не догнала. Мы за ней следили, пока она не потерялась из виду. Все плакали, жалея эту собаку.
Был тихий час, когда, проезжая станцию Горы, я попросила воспитательницу разрешить мне посмотреть, что стало с моей родиной — это был отрезок пути между Горами и Пеллой. Я увидела лес, скошенный войной, от которого остались одни березовые пни. Очень печальное зрелище. Петрушино с поезда было не видно, так как оно располагается на берегу Невы в четырех километрах от железной дороги. Воспитательница вместе со мною прослезилась.
В Ленинграде на Сортировочной станции тоже очень долго стояли. Понятно, шла война, более важные эшелоны пропускали. К нашим вагонам подходили люди, пережившие блокаду, еще не окрепшие, худые и голодные. Война продолжалась, с питанием было скудно — карточная система, минимум продуктов для выживания.
От Ленинграда поехали в замаскированном вагоне. На Карельском перешейке был еще фронт. В Рауте нас посадили на машины и повезли за 25 километров в поселок Валк-ярви (Белое озеро).
Когда мы проезжали через контрольные пункты, постовые удивлялись, зачем везут детей к фронту. Они не догадывались, что пшеница скоро начнет осыпаться, пропадать. Хлеб нужен был для фронта, для Победы!
НАШЛАСЬ МОЯ ОЛЕНЬКА
Привезли нас в поселок, где находится госпиталь, и дома стояли новенькие. Между усадьбами — каменные валы, а на них растет уже спелая малина и коринка.
Нас было четыре группы девочек и столько же мальчиков. Каждая группа заняла отдельный особняк. Детский дом был разбросан по поселку. Из мальчишек организовали комендантскую группу, и они дежурили ночью на постах.
На уборку урожая приходилось ходить за озеро, в обход 4-5 километров. Убирали пшеницу, овес, горох и картошку. В лесу все поспевало, очень много было ягод, орехов, но нам не разрешалось никуда ходить, так как фронт был недалеко. В лесу встречались диверсанты, и были случаи нападения на военных постовых. Каждую ночь что-нибудь случалось: финны не хотели просто так оставлять свои позиции.
Утром, с восходом солнца, нас поднимали, мы завтракали и шли на построение. Всех строго опоясывали лентой, чтобы из строя никто ни на шаг в сторону. По обочинам дороги висела крупная спелая малина, но рвать её было нельзя — запрет, за нарушение которого строго наказывали.
Рабочая норма для каждого — четыре сотки пшеницы. Жали серпами, вязали в снопы и складывали в копны, потом увозили в сарай. На обед и отдых отводился один час, и опять работа до вечера. Возвращались домой усталыми. Приходили в поселок с закатом солнца. От восхода до заката, строем с песней, с переходящими знаменами на ниве — «Все для фронта, все для Победы!
Урожай был отличный. Через какой-то период времени назначили норму — сто снопов. Норму выполняли, приходили на ужин и ночлег поздно. За ударный труд нас вознаградили: в столовой отменили норму на хлеб. Но эта благодать продолжалась недолго. Несколько мальчишек, играючи с огнем, сожгли сарай с необмолоченной пшеницей, и опять установили норму хлеба.
Когда с финнами был заключен мир, то жить стало спокойней. Военные уехали, осталась какая-то одна часть — для порядка. Пустые дома стали постепенно заселяться возвращавшимися жителями. Но все равно много домов пустовало.
Группа воспитанников, которая осталась в Кошелях для уборки нашего урожая, осенью тоже приехала к нам в Валк-ярве. Привезли письма, поступившие после нашего отъезда на старый адрес. Мне тоже было письмо из детского дома на Псковщине, куда я посылала запрос с Мусей и ее папой. Великая радость! Нашлась моя Оленька! Ответ написала завуч детского дома. Я стала писать Оленьке регулярно, но пока Оля еще не училась, за нее отвечала воспитательница.
НОВЫЙ УЧЕБНЫЙ ГОД
На уборке урожая детдомовцы показали себя с лучшей стороны, и руководство решило детский дом преобразовать в специальное сельскохозяйственное училище — ФУ №52, а поселок переименовать в Мичуринское.
Осенью 1944 года начались занятия первого года обучения. После трехлетнего перерыва мы снова сели за парты. Я пошла в 5-й класс. Изучали общеобразовательные предметы и предметы по специальности, а также военное дело. Из нас, девочек, готовили овощеводов, садоводов, цветоводов, из мальчиков — механиков. Дисциплина была строгая, без доклада никуда. В школу — строем с командирами, из школы — в столовую, тоже строем и т.д. После занятий в школе и обеда собирались в рабочую команду делать домашнее задание под присмотром преподавателей. Учебников было крайне мало, учились по конспектам, поэтому на уроках много писали.
Новый 1945 год встречали торжественно, с украшенной елкой и танцами вокруг нее.
В апреле или в начале мая сдали экзамены и отправились на практику, за озеро на все лето.Теперь уже не ходили туда и обратно, а жили на подсобном хозяйстве. В 14-летнем возрасте все дружно вступили в комсомол. Для этого надо было иметь рекомендацию от члена ВЛКСМ. К званию комсомольца относились очень серьезно и ответственно. Меня в нашей, 10-й группе, назначили агитатором. Я проводила беседы на патриотические темы. Наизусть учила истории героев — Александра Матросова, Лизы Чайкиной, Зои Космодемьянской, Юрия Смирнова и других. Комсомольским билетом дорожили и хранили, как зеницу ока. За потерю билета грозило исключение из комсомола.
Большая радость была, когда у кого-нибудь находились родители, но таких было немного. Я знала, что моих родителей нет в живых, и радовалась за своих подруг. Но у меня была надежда на встречу с сестрами и братьями, хотя я не знала, где они.
ДОЛГОЖДАННАЯ ПОБЕДА
Великий праздник Победы 9 мая 1945 г. — незабываемый. Утром, как всегда, были подъем и физзарядка, потом строем отправились на озеро. Проходили мимо столовой, и тут вышла повар Анна Николаевна и кричит: «Победа!!!» Строй наш — врассыпную. С криком «Ура!!!» с разбега бросились в озеро. Кувыркались, визжали, брызгались! Что было, Господи! Как только от такой радости мы не сошли с ума!? Смеялись, плакали, обнимались, целовались — это чувство, которое мы испытали в День Победы, словами не описать. Что творилось в наших сердцах!? Конечно же, праздник! Ожидание встречи с родными! А если их уже нет? Вот уж по истине — праздник со слезами на глазах! Счастье-то какое! Мир!!!
Началось восстановление разрушенного хозяйства. Работы было не в проворот. Земля поспела, ждет пахарей, а где их взять? Нет людей, нет техники. Каждая группа копала землю лопатами. Потом сеяли, сажали, пропалывали, поливали и т.д. Это называлось — «практика».
Переписка по почте у меня была с папиной родной сестрой, тетей Любой, которая с семьей находилась в Хабаровске, с тетей Дусей Оричевой и изредка с детским домом, где жила моя Оленька.
Первый в своей жизни трудовой отпуск я провела у тети Дуси в Дудергофе (29 км от Ленинграда). Тетя Дуся сразу же по окончанию войны приехала жить в Дудергоф (теперь называется Можайская). Работала в детском туберкулезном санатории.
Во время отпуска мы с ней выкапывали картошку с ее участка, ходили в лес за грибами. Въезд в Ленинград был по пропускам, но тетя Дуся умудрялась каким-то образом пробраться в Ленинград, продать наши грибы и купить что-нибудь съестное. Жила она в доме, хозяин которого еще не вернулся с войны.
Когда хозяин пришел и попросил всех выселиться из его дома, то тетя Дуся сделала ему предложение жить вместе. Ему было 50 лет, раньше женат не был.
Сразу он не согласился, обещал подумать. Она уехала в Латвию за картошкой для посадки. Когда вернулась, он ее встретил с поезда. На другой день зарегистрировали брак, и тетя Дуся стала хозяйкой этого дома до конца своей жизни. Вместе они прожили лет двадцать.
В 1946 году, во время своего второго отпуска я решила побывать на своей родине, в Петрушине. У меня уже был адрес моей сестры Марии, который мне прислала тетя Люба. Мария тоже сохранила адрес наших родственников в Хабаровске и написала им письмо,благодаря чему мы с ней нашли друг друга.
Был июль месяц, поспевала черника. Я ехала, не зная к кому. Ни одного строения, ни одного дерева в Петрушине не было, местность полностью не разминирована. Очень печальная картина предстала передо мной: на моем родном пепелище лежал скелет с противогазом.
Папин двоюродный брат дядя Леша с семьей жили в окопе, как и родной брат папы, дядя Петя с женой. Три его сына — на войне, еще не вернулись, а четвертый, Коля, уехал учиться в Волховстрой.
Несколько дней я пробыла в Петрушине, а потом решила съездить в Сясьстрой. Там устроилась на жительство и работала на бумажном комбинате, как моя сестра Мария, вернувшаяся из Германии.
