Уважаемый читатель, предлагаем вашему вниманию четвёртую часть воспоминаний Анастасии Николаевны Жерновой (Никитиной), уроженки деревни Петрушино, нашей с вами землячки. Рукописи этих воспоминаний некоторое время тому назад по счастливой случайности оказались в руках Юрия Ивановича Егорова — краеведа, который много лет изучает историю города Отрадное и его окрестностей. Рассказ о довоенном детстве девочки Аси, о её малой родине, о тяжелейших днях войны Юрий Иванович любезно предоставил редакции нашей газеты.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. ОБЩАЯ БЕДА
ЗА ЛОШАДИНОЙ ГОЛОВОЙ
Для большой семьи запасов этих хватит ненадолго. Поэтому когда довоенная соседка, дачница из Ленинграда, предложила маме забрать у неё лошадиную голову, тоже добытую на реке Мге, мама с радостью согласилась. Дачница эта — Евгения Фёдоровна, вместе со своим мужем, Аполлоном Николаевичем, оказалась в плену, когда 30 августа приехали на дачу забрать подушки. В Отрадном они жили на 4-й линии, недалеко от Невы. Их хозяин служил у немцев каким-то важным чином. Он держал прислугу, дом охраняла овчарка — просто так не войдёшь. 12 ноября мама нас с братом Сергеем (9-ти лет) послала с саночками на 4-ю линию за лошадиной головой. Мы ещё не дошли до моста, как началась бомбёжка. Успели «нырнуть» в канаву, уцелели, дошли до дома, где жила Евгения Фёдоровна. Собака лаяла, рвалась с цепи — страшно. Вышла служанка и провела нас в дом. В кухне стоял такой аромат вкуснятины! Вся обстановка говорила о том, что здесь живут люди обеспеченные, ни в чём не нуждающиеся. Слева дверь была в комнату Евгении Фёдоровны. Вошли, резкая перемена — холодно, мрачно, бедно. Окно занавешено газетой, стол накрыт тоже газетой. На железной узкой койке лежит Аполлон Николаевич, лицо его закрыто кепкой. Мы отдали гостинцы — четыре пирожка. Евгения Федоровна сразу же стала их есть. Когда взялась за третий пирожок, братишка спросил: почему она ест долю Аполлона Николаевича? Она улыбнулась и спросила, любим ли мы сказки. Мы ответили: «Любим». А она снова спросила: «А страшных не боитесь?» Я ответила: «Боюсь, но только ночью». Тогда она сняла кепку с лица Аполлона Николаевича и сказала: «Это очень страшная сказка, он умер сегодня ночью». Невольно раздался возглас, но Евгения Федоровна, зажала нам рты, мимикой показала: «молчать», так как в доме, где она живет, об этом никто не должен знать. Просила передать папе, чтобы он помог в похоронах — сделал бы какой-нибудь гроб. Сказала, что жить она перейдёт к нам, тогда не страшно будет умирать. Погрузили мы лошадиную голову и пошли домой. Папа пошёл сразу же на 5-ю линию, нашёл в заброшенном доме материал и стал делать гроб. Я пошла на 13-ю линию к дяде Лёше просить помочь папе, а они с женой ушли на Петрушинское поле — там на мине подорвалась его сестра с мужем.
У меня было предчувствие, что папа тоже скоро умрёт и что ему никто не сколотит гроб. Так и случилось через полтора месяца. А тогда, 13 ноября 1941 г., похоронили Аполлона Николаевича, а Евгения Фёдоровна перешла жить к нам.
ГОЛОДНАЯ ЗИМА
Было ещё время попробовать отойти в тыл, тогда судьба нашей семьи, возможно, сложилась бы иначе. Но отец был упрямым, не хотел уходить. Считал, Ленинград не сдадут и немцев скоро погонят, а это «скоро» затянулось на два с половиной года. Все собаки и кошки в посёлке были съедены. Наступил морозный декабрь. Вода в колодцах вымерзла. Из-под снега выкапывали брусничник. Растапливали снег, заваривали чай из листьев брусники, и это всё — и завтрак, и обед, и ужин. Наступил ужасный голод. Люди опухали, потом погибали. У нас первым слёг папа, у него отказали ноги. Постоянно просил нас с братом достать хотя бы с помойки окурков. Мы ходили, искали, иногда попадалось что-нибудь съестное в виде куриных кишок. Дни в декабре очень короткие, света нет, вся жизнь проходила в холоде, голоде и темноте. Старший брат промышлял по пустым домам, даже разрывал дрова, но везде было пусто. Появились партизаны, немцы стали злее, с подозрением относились к населению. Въезд и выезд из посёлка запретили, за нарушение грозили расстрелом. Приближался 1942 год.
Однажды Миша принёс домой посылку, присланную немцу из Германии на Новый год — гостинцы. Немцы, наверное, были на передовой, дом был пуст. Брат пробрался в дом и попросту украл посылку. На столе лежал фотоаппарат — он и его прихватил (в дальнейшем Миша обменяет этот фотоаппарат на санки для нашей маленькой Оли). А тогда все переживали, что если немцы обнаружат пропажу и брата поймают, то расстреляют. Всё обошлось благополучно, немцы не вернулись – видимо, погибли в бою. А в посылке оказались сигареты, шоколад, конфеты. Одну шоколадку брат разделил на всех, дал ещё по конфетке-карамельке; остальные конфеты старший брат Михаил спрятал. Новогодняя ночь была страшной. Мы тогда не поняли, что немцы салютуют, подумали, что опять оказались на передовой. Первого января Мария ушла к подруге, отец которой работал у немцев на кухне — колол дрова. Иногда ему удавалось принести домой кофейную гущу. Из неё женщины пекли лепёшки. Угостили и Марию лепёшками, а она их принесла домой. До дома её проводил брат подруги — Лёша, я с ним три года сидела в школе за одной партой (я ему раньше нравилась, он всех мальчишек отгонял от меня). Когда он вошёл к нам в дом, то очень внимательно смотрел на меня, видимо, с сожалением, но что поделаешь? У всех была общая беда — война! Мария бросилась к папе покормить его лепёшками, но он был уже мёртв.
Так ушёл из жизни наш дорогой папа, мы все его очень любили. Я считала, что наш папа самый хороший, что лучше его на свете нет. Шесть дней не дожил он до своего 50-летия. Вечная память ему! Моё предчувствие сбылось: гроб ему делать было некому. У дяди Лёши был нарыв на руке, он не мог держать в руке ни топора, ни молотка. Завернули тело в простыню и похоронили, но всё-таки на кладбище. С каждым днём мы все становились слабее, сильно опухшие, еле-еле двигались. В посёлке появились вспышки тифа. Немцы издали приказ об эвакуации.
21 января покинул этот мир наш младший братик, шестилетний Андрюшенька. С утра попросился на папино место. Мы с мамой еле-еле подняли его на табуретку, отдохнули, а потом на нары, где лежал раньше папа. Братик попросил у Миши конфетку, зная, что у брата есть в заначке. Миша ему не давал. Потом мама попросила, умоляя, что это, возможно, последняя просьба ребёнка. Миша дал ему конфетку. Зажав её в ручонке, Андрюша уснул навсегда.
На фото: 1941-1943 г.г., река Нева. На переднем плане — сожженные деревья.
Фото: Санкт-Петербургское государственное бюджетное учреждение культуры «Государственный музей истории Санкт-Петербурга»
